Благодарное
Затылок чешет с ужасом Поэт,
Прислушавшись, что «телик» нам вещает,
А тот твердит, что целых восемь лет
Нас кто-то от кого-то «защищает».
С защитничками как-то не знаком,
А восемь лет, когда вернулся к «матери»,
Его пинали в морду сапогом:
Мол, бомж, не годен даже в гастарбайтеры.
Здесь не пути начало, а – тупик,
И даже тем, кого зовут поэтами.
Теперь пинают, кажется, других
Уже не сапогами, а ракетами.
Горячей кровью вымыты пути,
Одних сожгли, а эти – расчленённые…
Защитнички, блин, мать его ети! –
Ну как вам на том свете, защищённые?
Телами переполнена земля,
Уже нет места всех принять в объятия,
Дома в руинах, выжжены поля,
Зато собой гордится плутократия.
Они смешали с кровью Русский Мир,
В нём братьев разделив – на поколения,
И вороны слетаются на пир
На Русь, где нынче пахнет трупным тлением.
А у седин всё тот же белый цвет.
- Я защищён? – Ну право же, как странно!
С презрением глядит на след ракет
Российский бомж, Поэт антимайдана.
Прислушавшись, что «телик» нам вещает,
А тот твердит, что целых восемь лет
Нас кто-то от кого-то «защищает».
С защитничками как-то не знаком,
А восемь лет, когда вернулся к «матери»,
Его пинали в морду сапогом:
Мол, бомж, не годен даже в гастарбайтеры.
Здесь не пути начало, а – тупик,
И даже тем, кого зовут поэтами.
Теперь пинают, кажется, других
Уже не сапогами, а ракетами.
Горячей кровью вымыты пути,
Одних сожгли, а эти – расчленённые…
Защитнички, блин, мать его ети! –
Ну как вам на том свете, защищённые?
Телами переполнена земля,
Уже нет места всех принять в объятия,
Дома в руинах, выжжены поля,
Зато собой гордится плутократия.
Они смешали с кровью Русский Мир,
В нём братьев разделив – на поколения,
И вороны слетаются на пир
На Русь, где нынче пахнет трупным тлением.
А у седин всё тот же белый цвет.
- Я защищён? – Ну право же, как странно!
С презрением глядит на след ракет
Российский бомж, Поэт антимайдана.